Причем я не одна такая. Когда Конан-Дойл, уставший от популярности своего Шерлока Холмса, утопил его в Рейхенбахском водопаде, лондонцы устроили демонстрацию протеста с плакатами «Конан-Дойл — убийца!» Даже английская королева была недовольна. Пришлось автору оживить гениального сыщика.
Современная индустрия развлечений таких ошибок не делает. Хэппи-энд — закон голливудского фильма («Титаник» — самое известное исключение из него). Все взрывается, надежда исчезает, а потом из-под обломков вылезает невредимый главный герой и трогательно встречается с героиней. И мы радуемся вместе с ними. Даже если все это безвкусно и дешево, даже если в жизни так не бывает...
Хорошая трагедия может научить, предостеречь, потрясти, но чувство, о котором я говорю сейчас — совсем другого порядка. Эта простая и естественная радость словно на минуту возвращает нас в детство. Чуковский, изучая детей, сделал вывод, что ребенок просто не может принять плохого конца и особенно — смерти. Чтобы расти и нормально психически развиваться, ему нужна надежда...
Так что оптимизм органически присущ детству... и христианству. Значит ли это, что христианство пытается «всю жизнь держать нас в розовой детской», что это — бегство от действительности?
Но ведь, наверное, сначала стоит выяснить, какова она, эта действительность. Вообще-то, христиане имеют серьезные причины считать, что не бегут от нее, а наоборот, стремятся к единственной абсолютной Реальности.
Кроме того, детская — явно более здоровое место, чем тюрьма или психиатрическая лечебница. Современные психологи считают, что по-настоящему психически здоровый человек должен быть в чем-то похож на ребенка — он не закомплексован, он живет настоящим, он оптимист. А Христос учил: «Если не обратитесь и не будете, как дети, не войдете в Царство Небесное» (Матф. 18:3).
Ницше назвал буддизм религией зрелых и мудрых людей, в отличие от христианства, несущего цивилизацию дикарскому миру (видимо, Рим и Греция тоже относились к дикарям). Он, кстати, кончил безумием, — что ж, у взрослых людей взрослые проблемы...
Жизненный опыт рисует картину мира, в которой остается очень мало места для надежды. Всей мировой мудрости подводят итог слова Екклесиаста: «...суета сует, — все суета... во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь» (Еккл.1:2-8).
Поэтому, по мнению Александра Меня, идея развития к лучшему, представление об истории, имеющей цель и смысл, даны людям Божественным откровением. Это не результат человеческих размышлений. А современные приверженцы идеи прогресса, «светлого будущего», заимствуют свой оптимизм из многовекового христианского наследия.
Ничего подобного в дохристианском мире не было. Греческие мифы дышат печалью и фатализмом. Греческая философия признавала высшим благом невозмутимость и бесчувствие. Любимый атеистами Лукреций Кар, ученик Эпикура, говорил о наступающей мировой осени. Другие с сожалением вспоминали ушедший «золотой век». В индийском мировоззрении весь мир — майя, видимость, само творение — что-то вроде грехопадения Божества, а предел мечтаний — нирвана, нечто среднее между бытием и небытием.
Христиане смотрят на мир по-другому. Они не закрывают глаза на его жестокость, на царящее вокруг зло. Но они знают, что есть Бог — и поэтому есть надежда. Мир болен, но лечение уже начато.
Надежда пришла в наш мир вместе с Сыном Божиим. Ангелы тогда возвещали великую радость, а Он выходил на путь скорбей. Этот путь вел к полному поражению, потому что в этом мире абсолютное добро не может быть принято.
Что ждало Его? Непонимание учеников, неблагодарность и неверие толпы, затем — предательство, арест, суд, издевательства, крест... Все кончено. Для тех, кто Его любил, остался лишь мрак отчаяния. Как случилось, что погиб лучший из людей? Неужели все это было обманом? Неужели нет ничего, нет надежды, остается только темная постылая жизнь...
И воскресное утро... «Что вы ищете живого между мертвыми? Его нет здесь: Он воскрес!» Как описать эту радость? Счастливый конец этой истории навсегда изменил наш мир. Потому что Бог в этот день начал творить его заново.