Сталинградская мадонна

От разорвавшегося снаряда содрогнулась земля, с перекрытия блиндажа на головы солдат осыпалась пыль. Теперь канонада звучала все чаще: русские наступали.

Офицер 16-й танковой дивизии Курт Ройбер еще ни разу не попадал в такой переплет. Пройдя с запада на восток всю Европу, он только здесь, в заснеженной России, понял, что победное шествие войск Вермахта закончилось навсегда. Советские воины, голодные, истощенные, больные, с ожесточенной хваткой бились за каждый сантиметр своей земли. Их натиск невозможно было остановить. Сталинград оказался не по зубам гордому генералу Паулюсу, всего месяц назад рапортовавшему об успехе военной кампании. Теперь же потрепанная и вмерзшая в землю немецкая армия численностью в 330 тысяч человек была наглухо зажата в кольцо вокруг Сталинградских развалин.

«Господи, как не хочется умирать» — подумал Курт, глядя на потрескавшуюся фотокарточку. С нее смотрела улыбчивая фрау с двумя дочерьми и сыном. Казалось, они виделись лет десять назад. Хотя после его возвращения из отпуска после ранения прошло всего каких-то полгода. В этом адском котле день шел за месяц, и для очень многих его знакомых отсчет дней уже прекратился навсегда...

Его размышления на этот раз прервал не очередной грохот, а тихий стон перевязанного с ног до головы молоденького солдата. Из-за постоянного артобстрела раненых невозможно было тянуть в госпиталь. И поэтому военврач Курт Ройбер организовал уход за больными здесь, в землянке. Солдатик, немного повернувшись к тусклому свету от керосинки, обратился к офицеру. «Господин Ройбер, вот вы рисуете этих русских детишек, стариков, слепых женщин... А нарисовали бы нам Пречистую Богородицу с маленьким Иисусом. Ведь сегодня — как-никак сочельник!» С разных углов этого низкого убежища послышалось одобрительное мычание его товарищей по несчастью.

Просьба однополчан немного озадачила Курта. Вся эта обстановка, постоянный страх и безысходность их положения угнетали, отнимая остатки надежды. Но именно сейчас и здесь, накануне великого праздника, что-то больно кольнуло сердце бывшего священника. Словно немой укор, в душе Курта Ройбера прозвучал голос: «А ведь до войны Рождество было твоим самым любимым праздником. Ты проповедовал о рождающейся надежде даже для тех, кто ее не заслужил, или не способен был принять. Как же ты сейчас, когда люди особо нуждаются в Божьей любви и теплоте, можешь отказать им в самом необходимом?»

Врач пошарил в потемках по закуткам своего пристанища, пока не нашел школьную географическую карту СССР. Он достал из перепачканного сажей кармана шинели кусок угля, и уселся на ящике из-под патронов разрисовывать обратную сторону карты. Вдохновение пришло как-то само собой. Даже снаряды стали взрываться реже и дальше от их землянки, словно кто-то незримо оборонял покой укрывшихся под землей страдальцев. Из-под руки бывшего священника быстрыми штрихами выписывалось изображение закутанной в плащ Девы Марии, которая тесно прижала к себе Божественное Дитя, укрывая Его от холода и страха. Позже Ройбер напишет, что в той кошмарной обстановке, когда «оставалось только хвататься за голову и посылать безмолвные вопросы отчаяния в пустоту, Бог подал мне спасительную мысль противопоставить тьме, смерти и разрушению свет, жизнь и любовь...» Именно эти слова Курт Ройбер и написал вокруг созданного образа, подобно рамке.

Вскоре, непонятно как, снаружи узнали, что в больничном блиндаже появилась икона Девы Марии, а военврач (и священник по совместительству) проводит мессы. Конечно, называть богослужением пение рождественских гимнов и беседы на тему вечности было бы слишком громко. Но и этого было достаточно, чтобы сюда потянулись военные. Кто-то нес импровизированную елку, сплетенную из проволоки и пожухлого прошлогоднего бурьяна. Другие сворачивали для ее украшения шарики из фольги и несли оставшиеся шоколадки, чтобы поделиться с ближними. В преддверии страшной развязки всем хотелось хоть чуточку духовного тепла и света. И каждый, кто, низко склонившись, входил в «полевую церковь», замирал перед висящей на глиняной стене картиной, под которой горел огонек. Здесь царили мир, покой и любовь, а в сердце зарождалось глубокое покаяние за грехи, совершенные на этой ужасной войне.

Молился в полумраке и пастор Ройбер, вспоминая свою деревенскую церквушку, добрых сельских прихожан, любивших своего духовного отца за святость жизни и глубокие, искренние проповеди. Не забыл он в своих молитвах и своего доброго друга Альберта Швейцера, знаменитого христианского историка, философа и миссионера. Именно он посоветовал тогда еще молодому сельскому священнику изучать медицину, чтобы не только словами, но и делами помогать своим прихожанам в горной глухомани. Как он был благодарен своему кассельскому товарищу за то, что после призыва в армию, его оружием стала не винтовка, а медицинские инструменты. Ройбер раньше вообще не понимал, как его, противника национал-социализма, открыто критиковавшего фашистский режим, не упекли в концлагерь, как некоторых его знакомых священников. И только теперь, в этой заснеженной земляной часовне, сквозь жуткое ощущение оставленности, до него начал доходить смысл того, что случайностей не бывает, а есть воля Божья, которая открывается в самом необычном месте, при самых, казалось бы, неблагоприятных обстоятельствах, но в нужное время...

До самого утра продолжалось рождественское бдение. Одни солдаты выходили, другие приходили им на смену. Многие в ту святую ночь получили очищение, прощение грехов и обрели мир с Богом. Утром 25 декабря 1942 года над Сталинградом поднялся багровый рассвет. Советские войска усилили наступление, сметая на своем пути слабо сопротивляющегося противника, и вскоре оборона города была прорвана.

«Сталинградская Мадонна» была вывезена из окружения на последнем самолете в руках тяжелораненого полковника. Курт Ройбер просил передать этот последний из ста пятидесяти своих рисунков жене и детям, о которых он сильно переживал и непрестанно молился. Вскоре он был снова ранен и попал в госпиталь, а землянка, которая служила солдатам часовней, была уничтожена прямым попаданием бомбы. В битве за Сталинград полегло две трети немецкого войска, около 108 тысяч человек попали в плен. Среди них был и военный врач Курт Ройбер, которого распределили в лагерь для офицеров-военнопленных в Елабуге.

Через два года священник, который до последнего поддерживал своих товарищей по несчастью, умер, не дождавшись освобождения. Впрочем, из попавших в окружение домой вернулись в 1956 году лишь шесть тысяч солдат. Среди них были и те, кто встретил Рождество вместе со «Сталинградской Мадонной».

Сама же картина 26 августа 1983 г. была передана детьми Курта в церковь кайзера Вильгельма в Берлине. Спустя семь лет «Мадонну» освятили церковные иерархи трех европейских городов, наиболее пострадавших во время Второй мировой войны. Среди них — настоятель англиканского собора в Ковентри, епископ из Берлина и архиепископ Вольский и Саратовский Пимен (Хмелевский). Так картина скромного сельского священника и военного врача, написанная во время одной из самых кровавых битв той войны, стала символом мира и надежды, ярким напоминанием ныне живущим людям о трагедии мирового пожара.